Жарким субботним вечером новый министр экономического развития Алексей Улюкаев встретил нас в своем кабинете в легкой зеленой рубашке с короткими рукавами и вельветовых брюках. В приемной министра высится гора коробок – не успел распаковать вещи после переезда из Банка России, где проработал девять лет. После центробанковских кабинетов в имперском стиле демократизм обстановки бросается в глаза. Да и сам глава ведомства – коротко постриженный и подтянутый – чем-то напоминает студента перед важным экзаменом – в разговоре не раз напоминает, что ему еще многому придется научиться. Честно признается, что было страшно брать на себя ответственность за затухающий экономический рост. Но 57-летний либеральный экономист гайдаровской школы не растерял энтузиазма: «Шансы есть. Буду пытаться».
- Как Вам на новом месте?
- Обстановка другая в ином смысле – она более похожа на ту, которая была в Минфине, когда я там работал. Здесь уровень информационного шума выше.
- Как семья отнеслась к Вашему назначению?
- По-разному. Мама у меня в ужасе: «Куда ты идешь? Потом на тебя все спишут». Я говорю: «Ну, мам, на кого-то надо списать». А жена – с пониманием, потому что мужчина без дела – это же домашний враг. Сын гордится. Но это по рассказам, я их со времени назначения еще не видел – они на каникулах.
- Недавно увидели Вашу фотографию в газете Сбербанка – Вы там бежите марафон. Занялись бегом, чтобы войти в форму перед вступлением в новую должность?
- Нет, это прошлогодняя фотография, в этом году я не участвовал в марафоне – меня не было в Москве. Вообще говоря, я большую часть своей жизни старался бегать, и сейчас каждое утро не меньше часа занимаюсь. Полшестого встаю. Просто бегать уже не тот возраст, не очень рекомендуется. Это комбинация быстрого шага, бега и элипсоидного тренажера. Час обязательно каждый день.
- Вам не страшно было идти на эту должность? До Вас здесь были очень неглупые и мотивированные люди, но прорыва не получилось.
- Конечно, страшно – по комплексу причин. Но не надо иллюзий. Устройство жизни и экономический рост не так уж сильно зависят от одного ведомства. И, может быть, это и хорошо. Есть ряд объективных обстоятельств. Одно дело, когда у вас восстановительный рост – вам трудно ему помешать. Другое дело, когда он закончился, когда нужно принципиально менять экономический уклад, вводить новые рабочие места.
Недавно я участвовал в заседании комиссии по модернизации экономики. Там поднималась тема большегрузных вагонов. Для того чтобы, например, увеличить грузоперевозки, нужно увеличить нагрузку на ось, заменить парк вагонов. Есть современные производства. Они делают «инновационные» вагоны – там совсем другая нагрузка на оси, которая позволяет серьезно увеличить перевалку грузов. Возникает реальный экономический эффект.
Но проблема в том, что есть огромный парк нынешних вагонов, моральная амортизация которых произошла, а физическая - нет. Их надо бы заменить, но жалко – на них еще можно возить и деньги зарабатывать. То есть, когда есть восстановительный рост, вы просто берете и увеличиваете загрузку существующих мощностей. Это легче сделать. А заставить или мотивировать (через «ликвидационную премию», например) заменить старые мощности новыми – это и есть инвестиционное развитие. И это гораздо сложнее.
Мои предшественники - замечательные умные люди. Но есть реальные объективные проблемы, которые находятся не в чисто экономической плоскости. У нас есть риск не просто инвестиционного проекта, но всего бизнеса, да и персональный риск. Риск неправильного судопроизводства, неправильной правоохранительной системы и еще много чего, что не находится в компетенции этого ведомства. Но все-таки что-то можно сделать и здесь.
- Как оцениваете текущую экономическую ситуацию? Сейчас много говорят о риске рецессии.
- В техническом смысле рисков рецессии нет. Я считаю, не будет рецессии, конечно. А вот стагнация, то есть низкие темпы роста возможны. У нас существуют серьезные ограничения, связанные, прежде всего, с потерей конкурентоспособности. В принципе, есть три драйвера экономического роста. Во-первых, чистый экспорт. Но постоянного повышения цен на сырьевые товары нет и не будет.
Ситуация с сырьевыми товарами меняется принципиально. И сейчас риск состоит не в том, что вдруг нефть упадет до 30 долларов (что Минфин учитывает в сценариях при использовании Резервного фонда), а в том, что не вдруг, а постепенно и стабильно цена нефти будет снижаться. Мы переходим в другую плоскость. Это связано со сланцевым газом, сланцевой нефтью, сжиженным природным газом. Меняется картина принципиально. Америка становится экспортером энергии. И это быстро произойдет, не в следующем поколении. А уже до 2020 года. А при том, что Азия снижает темпы роста и снижает спрос, это означает, что рынок энергии становится рынком покупателя, а не рынком продавца. Это совсем другая картина. Отсюда масса последствий, в том числе, и для валют и для ликвидности, потому что до сих пор все-таки весь мировой экономический рост так или иначе обслуживал доллар, который эмитировали США против дефицита торгового баланса. Если не будет дефицита торгового баланса, не будет такой эмиссии долларов, будет совсем другая жизнь, с точки зрения международных платежных отношений.
Механизм потребительского спроса тоже так быстро, как прежде, работать не может. Во-первых, такой разрыв между темпами роста производительности труда и доходов населения нельзя больше держать. Во-вторых, есть ограничения по производственным мощностям, демографические ограничения. И подстегивание совокупного спроса здесь не работает из-за высокой степени загрузки. Риски того, что инфляция разгонится, очень велики.
Ничего другого, кроме инвестиционного роста, просто нет. При этом у нас есть очень жесткое ограничение ресурсное, которое состоит в том, что снижается конкурентоспособность российской экономики в целом, издержки растут. Прежде всего, издержки труда. Соотношение в ВВП между трудом и капиталом, между заработной платой и прибылью постоянно меняется в сторону заработной платы, а сейчас просто выходит за критические значения. Это, с одной стороны, подрывает основы самофинансирования инвестиций. С другой стороны, это означает утрату конкурентоспособности. Все это очень тревожная картина, демонстрирующая ограничители темпов экономического роста.
Если вы хотите иметь более или менее приемлемые темпы экономического роста, нужно эти ограничители снимать, прежде всего, работая с издержками. Управление издержками на микро- и макроуровне для экономики - важнейшая вещь. А это, соответственно, и несколько иная политика в области труда, в области заработных плат – более сдержанная, более осторожная. Это и контроль тарифов естественных монополий. Наконец-то мы сдвинулись в этом направлении. Будем надеяться, что мы окончательно расстаемся с формулой «инфляция плюс». И будем работать на более консервативной основе – просто по инфляции, а, может быть, даже еще жестче.
- Как Вы смотрите на динамику инфляции?
- Я смотрю довольно оптимистично. Я уверен, что мы уложимся в таргет этого года в 6%. Больше опасений вызывает 2014 год – в том смысле, что более жесткий таргет, наверное, будет у нас – 4,5% плюс-минус от 0,5 до 1,5 процентного пункта. Решения пока нет. Оттуда (из ЦБ – ред.) я предлагал 1,5 процентного пункта, а теперь-то я по другую сторону баррикад.
- То есть Вы будете возражать против предложенной ЦБ точечной цели в 4,5% с отклонениями в 1,5 процентного пункта?
- Я не буду возражать. Но тот опыт и те знания, которые я получаю здесь, конечно, будут влиять на мою позицию. Человек не должен быть флюгером – он не должен постоянно менять свои взгляды, но он не должен застывать. Наши взгляды меняются, это нормально. Мы проживаем жизнь, мы учимся.
- Когда годовая инфляция войдет в целевой интервал 5-6%?
- Я думаю, в октябре войдем. Может, и в сентябре – продовольствие сильно влияет. Скорее всего, мы пройдем нормально год в целом.
- Алексей Валентинович, теперь в ранге министра экономического развития Вы, наверное, можете комментировать динамику курса рубля.
Наоборот. Я когда был в ЦБ, то замечал коллегам из МЭР, что это не их кусок хлеба. Что же я сейчас будут вести себя так, чтобы меня ругали? Не буду. Я считаю, что не нужно это комментировать в принципе. Это не совсем правильно. Есть те, кто за это отвечает. Они это должны комментировать.
- А что касается прогноза по оттоку капитала на этот год? У ЦБ это 10 миллиардов долларов, у Минэкономразвития – 30-35 миллиардов долларов. Какая у Вас оценка?
- Я думаю, что если в 50 миллиардов долларов уложимся, то будет хорошо. Но надо понимать, что за этой цифрой скрываются очень сложные и разные экономические обстоятельства. А у нас почему-то однозначно считают, что это плохо. Между тем, у нас неплохая динамика по притоку прямых иностранных инвестиций. И то, что общее сальдо капитального счета такое, отчасти это заслуга Центрального банка, это заслуга плавающего курса, потому что мы снимаем краткосрочные перетоки. Это хорошо, а не плохо. С другой стороны, мы должны понимать, что капитальный счет сильно зависит от оборота – если у вас одновременно увеличиваются экспорт и импорт капитала, то у вас и сальдо увеличивается.
Тут много разных обстоятельств. Это не оценочная категория, это другое. А сам по себе прогноз – это очень условная вещь. Это даже не прогноз, это гипотеза. Мы говорим, что если будет так-то и так-то в мире, то, весьма вероятно, будет 10 миллиардов. Степень попадания здесь очень маленькая. Вот текущий счет и Минэкономики и ЦБ считают, и считают почти одинаково с очень небольшими расхождениями, а это гадания.
- Ваш предшественник Андрей Белоусов говорил, что нужно смягчать денежно-кредитную политику для стимулирования экономического роста.
- Я так не считаю. Во-первых, само смягчение и ужесточение – это комплексная вещь. Реально у нас денежно-кредитные условия ужесточаются в последнее время. Это выражается не в действиях Центрального банка, это выражается в кривой ставок на межбанковском рынке. Они росли без всяких действий Центрального банка. Просто такая ситуация с ликвидностью. Это одна история.
Вторая история: бывает смягчение через ставки и через расширение баланса, и то и другое – смягчение. Смягчение ставочное работает тогда, когда есть разрыв между потенциальным и фактическим выпуском. Есть ли он сейчас? Это вопрос спорный. Тем не менее, фундаментально сейчас, мне кажется, нельзя решить какие-то экономические проблемы посредством снижения ставок. Тем не менее, вполне возможно при нынешних условиях, когда мы переломили кривую по инфляции – а мы по итогам июня, скорее всего, в 7% уложимся – возникло другое основание, при котором Центральный банк может этот шаг сделать. Просто инфляция – это психологический феномен, мы должны учитывать инфляционные ожидания. Если она у вас растет, даже если вы знаете, что это отчасти эффект базы, все равно вы не можете делать такие шаги, которые у общества породили бы инфляционные ожидания. Это очень опасно. Но на фоне перелома тенденции вы можете сделать уже такой шаг. Он был бы не сильно материален, но это был бы неплохой знак для участников рынка, для банков. Что, скорее всего, ожидания по инфляции неплохие, что можно реализовывать бизнес-планирование.
А вот что, я считаю, можно делать с большим эффектом, это расширять баланс Центрального банка – шире использовать инструменты рефинансирования, расширять классы активов, которые принимаются в обеспечение, снижать дисконты, делать упрощенные процедуры. Это все делать можно и даже нужно.
- Мы Вас правильно поняли, что если в июне инфляция замедлится, то уже в июле ЦБ может пойти на снижение ставок?
- Я считаю, что в этом есть определенная логика, да. Я не удивлюсь, если так будет сделано. Мне неудобно комментировать деятельность коллег теперь, некорректно с моей стороны.
- Как Вы относитесь к предстоящей отмене ограничения срока рефинансирования банков в ЦБ? Депутаты внесли соответствующие поправки в законопроект о мегарегуляторе.
- Я считаю, и когда там работал, считал, что, в принципе, само по себе это изменение закона – настолько сложная и ответственная вещь в связи с принятием этих функций ФСФР, что не надо было к этому ничего добавлять. Просто очень легко в такой ситуации, когда уже такое большое изменение нормативной базы, сделать ошибки. Не надо бы. Это лучше делать отдельно, в спокойной обстановке в осеннюю сессию. В принципе, у меня нет внутреннего запрета против этого. Эта мера, которая может быть обсуждена и принята. Я просто предпочел бы, чтобы она принималась в более аккуратной дискуссии, в которой были бы услышаны все аргументы, и приняты взвешенные решения. А в принципе, у меня каких-либо идеологических возражений против этого нет.
- У Банка России понятная цель – стабильно низкий уровень инфляции. А какие цели стоят перед Минэкономразвития? И как оценить их выполнение?
- Министерство-то называется экономического развития, правда? Значит, экономический рост. Но опять же, когда был рост 7% - работали хорошо, стал рост 3% - работаем плохо. Так или не так?
KPI для министра сделать очень сложно. У нас есть план деятельности министерства, подготовленный еще под руководством моего предшественника. В четверг на правительстве я докладывал план работы министерства. Я, может, не со всем согласен, но нельзя так взять и за день секвестировать труд людей. В целом, это разумный план, с моей точки зрения, там правильно определены приоритеты, основные направления деятельности. И его выполнение может в какой-то степени быть KPI, конечно, но только в какой-то степени. А так я бы сказал, что основная цель – это среднесрочный устойчивый экономический рост.
Прибегая к аналогии из прежней своей деятельности, Совет по финансовой стабильности, когда принимал решения по бонусам для банков, предложил перевести их на трехлетнюю базу. А если вы только по текущему финансовому году выплачиваете, вы стимулируете банки на избыточно рискованную, даже авантюрную политику. Так же и здесь. Всплеска экономического роста на один год не нужно. Лучше пять лет иметь рост 4%, чем один год 8%, а потом упасть в пропасть. Поэтому мы должны выйти на уровень, я считаю, вполне нормальный около 4% - это то, что посильно для нашей экономики, и потом поддерживать этот 4%-й уровень в течение определенного периода времени. Через меры по изменению структуры, диверсификацию экономики, модернизацию институтов, производственных отношений.
- Вашего предшественника ругали за низкий экономический рост, и он пытался разделить ответственность с ЦБ и Минфином, предлагая меры количественного и фискального смягчения, индикативные ставки по кредитам. Будете ли Вы эти меры поддерживать или для Вас приоритетом станет что-то другое?
- У нас с Андрееем Рэмовичем разные взгляды, но он очень высокопрофессиональный экономист, и вы немножко примитивизируете его взгляды. Андрей, как и я, считает, что сейчас есть проблема больше предложения, чем проблема спроса. Правда, он говорит, что спрос нужно стимулировать, а я так не считаю, но все-таки основной акцент он тоже видит в затыке предложения.
Товаро- и услугопроводящая сеть не обслуживает должным образом производителей. Это, прежде всего, дороги, порты, аэропорты. И вот здесь как раз можно действовать фискальными средствами, но применяя не фискальный инструмент спроса, а фискальный инструмент расшивки узких мест в экономике через инвестиции. Лучше, конечно, софинансирование, соинвестирование, государственные инвестиции должны обязательно идти вместе с инвестициями бизнеса. Это может помочь. Поэтому я с ним солидарен, что государственные инвестиции надо бы увеличить разумным образом, прежде всего, в инфраструктурные проекты.
- А индикативные ставки?
- Я не понимаю, что это такое, как их можно рассчитать. Я не знаю, как их можно контролировать. Я против индикативных ставок.
- Вы называли малый бизнес одним из приоритетов для развития экономики.
- Я считаю, что диверсификация экономики будет основана на двух «проектах». Это несырьевой экспорт обязательно. Поэтому нужно, например, чтобы наши торгпредства работали, как сервис для бизнеса. Чтобы наше членство в ВТО заработало. Пока у нас защитная позиция, мы защищаемся от чужого экспорта, а у нас должна быть позиция проактивная – мы должны наступательную вести операцию, на территории противника действовать – снимать те барьеры против нашего экспорта, которые идут вразрез с нормативной базой ВТО.
И малый и средний бизнес, потому что именно там можно создать большое количество рабочих мест. Если мы говорим, что у нас на исторически низком уровне сейчас безработица, значит, реально избыточная занятость существует на предприятиях. Она должна снижаться, но это колоссальные социальные проблемы. И иного средства сдемпфировать эту проблему, кроме как развитие малого бизнеса, в мире не существует. Потому что программы занятости – это дорогостоящие, длительные мероприятия. Это реальная диверсификация, это реальное снижение издержек, это чрезвычайно важная вещь.
- А Минфин предлагает не продлять льготу по страховым взносам для малого бизнеса, которые с 2014 года автоматически должны повыситься до 30% с нынешних 20%.
- Во-первых, я за то, что лучше бы всем сделать 20%. В принципе, льготирование -фундаментально это не очень хорошо. Это неравное отношение к разным бизнесам, это перекашивает структуру экономики. Но если мы не можем сделать всем 20%, давайте сделаем хоть кому-нибудь – оставим малому бизнесу. Я против того, чтобы страховые взносы повышать.
- Будете продолжать настаивать?
- Да. И выплаты в фонды социального страхования индивидуальными предпринимателями. Переход к системе два МРОТа - это тяжелая нагрузка, и предложение, которое было оговорено – один МРОТ для предприятий с оборотом до 300 тысяч рублей, и один МРОТ плюс 1% от суммы, превышающей – это нормально.
Но почему это предложение внесено на два года? Это, безусловно, должна быть мера прямого и постоянного действия. Хотя бы не ухудшать положение, потому что мы либо выталкиваем людей из этой сферы, либо их «в черную» вынуждаем действовать. Мы так долго боролись, чтобы обелить бизнес, а теперь своими руками все это угробить – это совершенно недопустимо.
Конечно, здесь и с кредитованием нужно серьезные делать вещи – у нас и с Эльвирой Сахипзадовной (Набиуллиной – ред.) общее понимание.
- То есть вместе с ЦБ запустите рефинансирование портфелей кредитов малому бизнесу?
- Я бы очень хотел.
- А что мешает? Эта мера давно обсуждается.
- Мешают риски. Мы живем в реальном мире: ты принимаешь решение, а потом за него отвечаешь. И сейчас давление здесь растет. Такое внеэкономическое принуждение к непринятию ответственных решений. Поэтому у нас бумаги ходят месяцами по кругу, все согласовываем и согласовываем, а решения не принимаем. Мы должны дать комфорт всем участникам «национального проекта», разделить риски рефинансирования малого бизнеса. Эти риски примет Центральный банк, эти риски примет Минфин. И кто-то будет за них отвечать. Мы должны создать такую конструкцию, которая позволяла бы людям принимать эти решения и принимать риски, чтобы они были защищены.
- То есть вы хотите, чтобы эти портфели были гарантированы государством?
- Мы хотим, чтобы должным образом было все прописано, чтобы все понимали, что это сознательное принятие государством рисков вот таким образом.
- Первый вице-премьер Игорь Шувалов полагает, что Минфин должен разделить ответственность с Минэкономразвития за экономический рост. Вы поддерживаете эту идею или считаете прерогативой Минэкономразвития?
Мне кажется, он имел в виду немножко другое, что мы должны все вместе работать на общую цель. Нельзя пополнить доходы бюджета, если у нас налогооблагаемая база не будет увеличиваться. Моя позиция: мы – МЭР – отвечаем за экономический рост, не надо уходить от своей ответственности. Это нормально и правильно. А при этом на общую цель работать надо.
- Достаточно ли полномочий у министерства для достижения этой цели?
- Что значит достаточно? Некоторых полномочий, мне кажется, даже слишком много. Я бы, откровенно говоря, от некоторых полномочий и отказался. Мне трудно пока ответить на этот вопрос.
- Минэкономразвития выступало за повышение доходности инвестирования средств ФНБ, Минфин - против, и Вы, когда были в ЦБ, тоже говорили, что не стоит добавлять новые классы активов для вложения средств фонда.
- Я не говорил, что не надо расширять, я говорил, что ЦБ не может быть менеджером этого фонда при расширении класса активов. У ЦБ нет и не должно быть специалистов, которые бы управляли инвестициями в акции, в инструменты фондового рынка, в производные финансовые инструменты. Он заточен на то, чтобы инвестировать в долговой рынок, и пусть инвестирует. Хотите иметь более высокую доходность - нанимайте себе другого менеджера, вот что я говорил. Я не против того, чтобы изменялся механизм инвестирования, я против того, чтобы это была компетенция ЦБ, которой он не обладает и не должен обладать по определению.
Теперь относительно доходности. Да, доходность ФНБ может быть несколько выше, если вы часть средств направляете на другие проекты, выводите из-под менеджмента ЦБ. Скажем, доходность инвестирования тех средств ФНБ, которые в свое время были размещены на депозиты в ВЭБе, совершенно другая. Значит, я уверен, мы можем обеспечить более высокую доходность. Сейчас чуть более 20% инвестированы в иные инструменты, не суверенного долга. Соответственно, если изменится структура инвестирования, если мы увеличиваем эту долю до 50%, а, может быть и больше, соответственно, у нас увеличится доходность. Я считаю, что мы вполне вправе это сделать. Кроме того, есть технические вещи – это доходность ФНБ 2014 года. Она вполне может быть счетно больше. Но это 10-15 миллиардов рублей.
Мне нравится схема, которую мы с Эльвирой Сахипзадовной прорабатывали и предлагали. Речь о софинансировании средств ФНБ, средств РФПИ, средств глобального инвестора и, возможно, средств национального стратегического инвестора для этой отрасли. Это единое проектное финансирование. Делается проект, определяется профиль риска, риск распределяется между участниками, определяется профиль доходности. И делается downside protection, должны быть гарантированы нижние границы доходности, для ФНБ это особенно важно. Если мы грамотно это сделаем, мы обеспечиваем повышение инвестиционного дохода ФНБ существенно.
- То есть этим будет заниматься какая-то управляющая компания или фонд?
- Ну, да. Мы говорили, что, возможно, основную экспертизу будет проводить РФПИ, он может быть таким коммуникатором, чтобы не платить дополнительно управляющей компании.
Могут ли быть такого рода инфраструктурные проекты? Я считаю, что, в принципе, могут, но это вопрос, который должен тщательно прорабатываться. В МЭР есть соответствующий департамент, который занимается ценовыми расчетами по проектам, финансовыми потоками, мы в состоянии это делать. Мы должны делать качественные проекты, вот что важно. Это же наша коммуникация с миром, с инвесторами, мы должны показать, что мы нормальные инвесторы.
- То есть на инфраструктурные проекты из ФНБ может быть направлено больше, чем 450 миллиардов рублей?
- Может быть больше, чем 450 миллиардов рублей. Я считаю, что это вполне возможно. У нас сейчас объем ФНБ порядка 2,7 триллиона рублей, я считаю, что до половины фонда может быть без макроэкономических серьезных рисков за ряд лет размещено в проекты.
- А остальное в ЦБ?
По-разному может быть, не обязательно в ЦБ. Это могут быть инструменты фондового рынка, финансовые инструменты. Но тогда найдите, кто будет управлять этим портфелем. ВЭБ может, в принципе, этим заниматься.
- Почему государство отказалось сокращать доли в крупнейших банках – Сбербанке и ВТБ - ниже 50%?
А где была зафиксирована позиция, что надо в Сбербанке сокращать? Было лишь по поводу ВТБ. И не вообще, а до 2016 года - мы говорим о трехлетней перспективе. Это маркетинговая вещь, с моей точки зрения. Мы считаем, что глобальные рынки не таковы, чтобы мы получили бы по справедливой стоимости при продаже таких больших пакетов сейчас. Кроме того, участие государства в двух крупнейших банках должно быть синхронизировано. И будет, наверное, не совсем правильно, если у Сбербанка зафиксировано в законе 50% плюс 1 акция, а правительство будет по ВТБ принимать другое решение. Это нужно синхронизировать, наверное. Но это история, которая выходит за рамки трехлетней программы приватизации, поэтому сейчас ее нет смысла вот так особенно обсуждать.
- Вы останетесь в наблюдательных советах ВТБ и Сбербанка?
- Технически я не могу не остаться, по закону поступить иначе нельзя. Поэтому я напишу письма о том, что в связи с ограничениями по новой должности я не буду участвовать в заседаниях наблюдательного совета, не буду получать материалы и так далее. Письма я направлю в оба банка, а дальше – либо внеочередные собрания, либо будем ждать следующего года.
- Новую команду будете в Минэкономразвития приводить?
- Изменения будут минимальные, в принципе, коллектив хороший, профессиональный. Есть реальные изменения, кто-то может уйти, кто-то может прийти, но это будет немного. Несколько человек приглашу, кого-то из ЦБ, кого-то из бизнеса. Немного.
- Заместители министра в основном останутся?
- В основном да. К структуре я, может быть, буду присматриваться. А персонально, я считаю, что хороший коллектив, и замы, и ниже, команда профессиональная.
- Подписано ли уже распоряжение об увеличении заработной платы сотрудникам Минэкономразвития?
- Распоряжение вышло. Поднимем до уровня Минфина.
- А вы слышали, что в ЦБ собираются реформировать блок денежно-кредитной политики - председатель возглавит комиссию по ДКП, а пост первого зампреда ликвидируют?
- Слышал. Мне кажется, хорошая конструкция. Председатель банка будет возглавлять комитет. Так и было в свое время. В этом нет новеллы.
Беседовали Елена Федорова и Диляра Солнцева-Эльбе.
