В последнее время несколько писателей, и в том числе интернет-предприниматель Питер Тиль, а также политический активист и бывший чемпион мира по шахматам Гарри Каспаров, поддержали довольно радикальную интерпретацию спада. В своей готовящейся к изданию книге они утверждают, что провал роста в передовых странах был вызван не только финансовым кризисом; ключевой причиной подобной слабости они считают вековую стагнацию в области технологий и инноваций. Поэтому они не склонны ожидать какого-либо долгосрочного роста производительности без радикальных изменений в политике инноваций.
Экономист Роберт Гордон развивает эту идею еще дальше. Он утверждает, что период, последовавший за промышленной революцией, может оказаться 250-летним исключением из правила стагнации в человеческой истории. Действительно, он предполагает, что нынешние технические инновации в плане своей значимости являются лишь бледной тенью предыдущих достижений, таких как электричество, водопровод, двигатель внутреннего сгорания, а также других прорывов, чей возраст в настоящее время превышает сотню лет.
Я недавно обсуждал тезис технологической стагнации с Тилем и Каспаровым, к которым присоединился пионер шифрования Марк Шаттлворт, на нашей встрече в Оксфордском университете. Каспаров остроумно спросил, что в действительности такие продукты, как iPhone 5, привнесли в наши возможности, и утверждал, что большинство научных вопросов, лежащих в основе современной вычислительной техники, были решены в семидесятые годы. Тиль утверждал, что усилия по борьбе с рецессией через свободную денежно-кредитную политику и гиперагрессивные финансовые стимулы лечат не то заболевание и, следовательно, потенциально являются крайне вредными.
Это очень интересные идеи, однако свидетельства в пользу того, что основное давление на мировую экономику вызвано последствиями системного финансового кризиса, а не долгосрочным столетним кризисом инноваций, являются подавляющими.
Разумеется, существуют те, кто считают, что фонтаны научных идей в последнее время пересохли и что если присмотреться, то последние гаджеты и идеи, приводящие в действие мировую торговлю, по сути являются производными. Однако подавляющее большинство моих ученых-коллег из лучших университетов кажутся очень взволнованными своими проектами в области нанотехнологий, нейробиологии и энергетики, а также в других передовых областях. Они считают, что они меняют мир настолько быстро, что мы еще не видели ничего подобного. Честно говоря, когда я думаю о стагнации инноваций как экономист, я беспокоюсь о том, как самодовольные монополии душат идеи и как последние изменения, продлевающие сроки действия патентов усугубляют эту проблему.
Нет, основной причиной недавнего кризиса, безусловно, является глобальный кредитный бум и его последующий крах. Глубокое сходство текущих проблем с последствиями предыдущих глубоких системных финансовых кризисов во всем мире является не только качественным. Его следы проявляются в показателях безработицы, ценах на жилье и долговых накоплениях. Это далеко не случайность, что нынешняя эпоха выглядит так же, как и те, что следовали за десятками глубоких финансовых кризисов в прошлом.
Разумеется, сам по себе кредитный бум может быть вызван излишним оптимизмом, который окружает потенциал экономического роста, основанный на глобализации и новых технологиях. Как мы с Кармен Райнхарт подчеркиваем в нашей книге «На этот раз все будет иначе», подобные фуги оптимизма зачастую сопровождают кредитный рост, и это едва ли не первый случай, когда глобализация и технологические инновации играют главную роль.
Объяснение текущего спада финансовым кризисом не означает отсутствия долгосрочных вековых эффектов, некоторые из которых своими корнями уходят в сам кризис. Сокращение кредитования практически всегда сильней всего бьет по малому бизнесу и стартапам. Так как многие лучшие идеи и инновации приходят из небольших компаний, а не из больших солидных фирм, продолжающееся сокращение кредитования будет иметь долгосрочные издержки роста. В то же время квалификация безработных и частично занятых людей будет ухудшаться. Многие выпускники вузов также много теряют, поскольку им сложнее найти работу, которая наилучшим образом может повысить их квалификацию и тем самым послужить на пользу их долгосрочной продуктивности и заработкам.
Учитывая то, что стесненные в средствах правительства отложили крайне необходимые общественные проекты в области инфраструктуры, рост в среднесрочной перспективе также будет страдать. И, независимо от технологических тенденций, другие вековые тенденции, как, например, старение населения в наиболее развитых странах, также скажутся на перспективах роста. Даже в отсутствии кризиса странам пришлось бы провести политически болезненные изменения в пенсионных программах и программах здравоохранения.
Взяв эти факторы вместе, не сложно представить тенденцию роста ВВП на один процентный пункт ниже нормы на протяжении десятилетия, если не дольше. Если гипотеза Каспарова-Тиля-Гордона верна, то перспективы еще мрачнее, а необходимость реформ является гораздо более актуальной. В конце концов, большинство планов по выходу из финансового кризиса предполагают, что технический прогресс обеспечит прочный фундамент для роста производительности труда, что в конечном итоге станет основой для устойчивого восстановления. Варианты дальнейшего развития событий будут гораздо более болезненными, если пирог перестанет быстро расти.
Итак, что же является причиной недавнего замедления: кризис инноваций или финансовый кризис? Возможно, каждый по своему, однако, безусловно, экономическая травма последних нескольких лет в первую очередь является последствием финансового кризиса, даже в том случае если для движения вперед необходимо одновременно рассматривать и другие препятствия для долгосрочного роста.
Кеннет Рогофф – профессор экономики и публичной политики Гарвардского университета, лауреат премии Deutsche Bank 2011 года, был главным экономистом МВФ в 2001 – 2003 гг.
"Project Syndicate", США
Материал предоставлен Иносми.ру