Однако, Вашингтон занимает в этом вопросе нейтральную позицию. Даже хуже, чем нейтральную: он включил задний ход. Последние составляющие из пакета стимулов 2009 года постепенно сходят на нет, и первоначальный поток федеральной помощи уменьшился до тонкой "струйки". Если к началу будущего года нам не удастся прийти к соглашению, эта струйка превратится в гигантский обратный поток, так как истечет срок действия сокращения налогов на зарплату президента Барака Обамы и всех налоговых уменьшений Буша, и, соответственно, автоматически вступят в силу согласованные на предыдущих заседаниях сокращения расходов. Лидеры республиканцев уже грозят повторить прошлогоднее противостояние из-за предельной суммы задолженности. Между тем, власти штатов и власти на местах, которым запрещено длительное время иметь бюджетный дефицит, сталкиваются с укреплением сил, выступающих против увеличения расходов, в связи с чем они продолжают урезать помощь безработным и резко сокращают программы, которые предусматривают инвестиции в будущее страны. Одновременно они увольняют учителей и работников государственных предприятий. Без таких увольнений уровень безработицы в настоящее время составлял бы примерно 7%.
На этом фоне исключительно своевременной стала книга Пола Кругмана (Paul Krugman) «End This Depression Now!» (Немедленно покончить с этой депрессией!). С началом кризиса Кругман настойчиво и со все большим отчаянием утверждает, что Соединенные Штаты столкнулись не с обычной рецессией, а попали в «ликвидную ловушку». Поскольку процентные ставки уже упали на самое дно, обычные меры - такие, как дешевые кредиты, не работают; и в этих условиях рост государственных расходов должен сыграть центральную роль в увеличении слабого спроса. В противном случае попытки рядовых граждан расплатиться по долгам, которые вскрыл финансовый кризис, будут и дальше сдерживать экономику.
По мнению Кругмана, все это еще более прискорбно, так как данную ситуацию вполне можно было предотвратить. Он утверждает, что нам известно, как надо действовать в таком случае. Необходимо увеличивать государственные расходы и ясно дать понять, что рост денежной массы продолжится до тех пор, пока экономика не восстановится в полной мере. Кругман выступает за увеличение федеральной помощи штатам и местным органам власти, а также за активные действия по снижению частной ипотечной задолженности. Он также заявляет, что Федеральная резервная система слишком робко повышает целевые показатели по инфляции, а это отнюдь не помогает прогнозам роста. К сожалению, пишет Кругман,
… мы не пользуемся имеющимися у нас знаниями, потому что слишком большое количество важных людей – политиков, общественных деятелей, а также широкие массы пишущей и говорящей братии, определяющие традиционный образ мыслей и общепринятую точку зрения – по самым разным причинам предпочитают забыть уроки истории и выводы экономического анализа нескольких поколений. И на смену этих потом и кровью полученным знаниям приходят удобные с идеологической и политической точки зрения предрассудки.
Кругман говорит о таких предрассудках безжалостно и одновременно с юмором. На раннем этапе кризиса он начал писать о «сказке доверия», сочиненной ястребами от дефицита. Эта сказка гласит, что эффективные меры борьбы с дефицитом приведут к росту доверия инвесторов, а следовательно - к росту экономики. Он также отвергал представление о том, что бдительные инвесторы, протестующие против кредитно-денежной политики Вашингтона и ставшие стандартной темой передовиц Wall Street Journal, будут требовать от США повышения процентных ставок по кредитам, если страна не сократит немедленно и решительно свой дефицит. Однако, свое самое мощное презрение он припас для тех, кто прогнозировал, что политика экономического роста приведет к критической инфляции. По его словам, это была «призрачная угроза». Из-за слабого спроса и очень низких процентных ставок банки с неохотой дают деньги в долг. А без таких займов и появляющегося в результате экономического роста, утверждает Кругман, увеличения инфляции произойти просто не может.
Спустя несколько лет данные утверждения Кругмана полностью подтвердились. Дефицит в США остается на высоком уровне, что объясняется, в основном, не мерами стимулирования 2009 года, а экономическим спадом и той политикой, которая ему предшествовала. Однако резкого скачка процентных ставок не произошло; напротив, они остаются на рекордно низком уровне. Бдительных инвесторов, продающих акции, и бешеной инфляции как-то не видно. В тех странах, которые добровольно пошли на резкое сокращение расходов и затягивание поясов, например, в Британии и в прибалтийских Эстонии и Латвии, экономические показатели совершенно не впечатляют. Кругман терпеливо отстаивает свою точку зрения о том, что замедление инвестиций и картина безработицы в разных секторах экономики вновь и вновь указывают на недостаток спроса как на главную проблему. И наоборот: нет практически никаких доказательств постоянно меняющихся заявлений консерваторов о зарождающейся инфляции, о нервозности бизнеса из-за неопределенности нормативно-регулирующей практики и о резком ухудшении качества американской рабочей силы.
Однако, совершенно очевидно, что с этим не согласны те, кто определяет экономическую политику Вашингтона – и это очень сильно расстраивает Кругмана. Он жалуется на то, что экономическая и политическая элита Америки все больше отдаляется от нужд и забот простых американцев. Кругман пишет:
У семей со средними доходами при сокращении государственного регулирования экономики даже до кризиса заработки увеличивались весьма скромно, причем, достигалось это не за счет роста заработной платы, а за счет увеличения продолжительности рабочего дня.
Однако, для небольшого, но очень влиятельного меньшинства эпоха отказа от государственного регулирования в сфере финансов и увеличения долгов стала периодом необыкновенного роста доходов. Безусловно, это важная причина, по которой мало кто желает прислушиваться к предостережениям по поводу курса движения экономики.
К обвинительному заключению Кругмана присоединяется другой нобелевский лауреат и экономист Джозеф Стиглиц (Joseph Stiglitz). Он еще более категоричен, чем Кругман. В своих аргументах, которые во многом совпадают с точкой зрения участников движения «Захвати Уолл-Стрит», Стиглиц настаивает, что огромная и постоянно расширяющаяся пропасть между самым богатым одним процентом и «остальными 99 процентами» - это лишь одна проблема из многих, но она является определяющей характеристикой нашей крайне нездоровой экономики. Да, мы - самая богатая нация в мире; но у нас уровень бедности - выше, а степень социальной мобильности разных поколений - ниже, чем в других богатых странах. В остальном наша модель просто чудовищна. Мы намного больше других выбрасываем в атмосферу углекислого газа и расходуем воды в расчете на душу населения. Мы гораздо больше других тратим на здравоохранение, и в то же время, десятки миллионов людей не имеют медицинской страховки, и уровень их медицинского обслуживания в лучшем случае весьма посредственный.
По мнению Стиглица, причина - в том, что хваленый американский рынок подорван. А причина такой дисфункции, утверждает он, заключается в том, что нашу экономику разоряют рыночные льготы, разработанные на политической основе. Речь здесь идет об особых сделках, которые Стиглиц называет термином, знакомым экономистам – «погоня за рентой». Он имеет в виду экономическую прибыль, которая выше обычного рыночного уровня, и которая возникает благодаря предпочтительному политическому отношению. В его книге «The Price of Inequality» (Цена неравенства) есть очень мощные моменты, когда он пишет о вопиющих налоговых и прочих послаблениях для крупных сельскохозяйственных и энергетических компаний, а также для бесчисленного множества других секторов. Вместе с тем, он подчеркивает, что та погоня за рентой, которая стала бичом для нашей экономики, принимает более утонченные формы, также знакомые экономистам. Речь здесь - об «отрицательных внешних эффектах», или о тех издержках, которыми экономические производители облагают общество, сами при этом не неся никаких затрат.
Колоссальные прибыли энергетической отрасли, например, объясняются в основном тем, что регулирующие органы так и не смогли в полной мере зафиксировать и остановить социальные и экономические издержки, связанные с деградацией окружающей среды, включая климатические изменения. Аналогичным образом, все более агрессивная деятельность Уолл-Стрит – будь то реклама ненадежных ипотечных кредитов, чрезмерное применение заемных средств или безответственное использование производных финансовых инструментов – создает колоссальные риски для экономики в целом. Однако эти риски почти не учитываются при формировании цен на финансовых рынках. Без эффективного регулирования затраты будем нести мы все – причем, главный удар придется на те многомиллионные массы людей, которые лишились работы.
Искоренение этой и прочих форм погони за рентой поможет повысить эффективность и качество, и Стиглиц предлагает обширный список идей по поводу реформ. Здесь и жесткое регулирование финансовых рынков, и более эффективные антимонопольные законы. Однако с наибольшей страстью он пишет о необходимости политических реформ. Стиглиц отмечает: либо находящиеся наверху осознают, что должны произойти перемены, либо те народные восстания, которые захлестнули страны Ближнего Востока, придут на территорию США. Он пишет:
Во многом наша страна сегодня похожа на эти неспокойные места, поскольку она обслуживает интересы крохотной элиты. У нас есть большое преимущество, так как мы живем в демократическом государстве. Но эта демократия все чаще не отражает интересы большинства населения.
Самая поразительная особенность этих двух книг лауреатов Нобелевской премии состоит в том, что особый упор в них делается на политику. Экономисты традиционно настаивали на главенстве экономических факторов. Так, исследуя усиливающееся неравенство, они сосредотачивали свое внимание на экономических характеристиках - таких, как перемены в торговле и технологиях. И лишь в последние годы (отчасти благодаря настоятельным требованиям бунтарей типа Кругмана и Стиглица) произошел разворот в сторону политики, объясняющий конкретные экономические проблемы Америки. Такая переориентация возвращает экономику обратно к ее истокам, и она вновь превращается в науку под названием политическая экономия.
Нет никаких сомнений в том, что политическая экономия США на протяжении жизни сегодняшнего поколения претерпела весьма драматические изменения. Пожалуй, самой фундаментальной является та трансформация, которую Кругман и Стиглиц считают само собой разумеющейся и поэтому едва упоминают. Речь идет об огромных сдвигах в силе влияния бизнеса и труда. Резкое ослабление профсоюзов за пределами государственного сектора (где они оказываются в наиболее сложном положении) повлияло не только на власть работников, позволяющую им отстаивать свои интересы, и на вознаграждение работникам за труд. Оно также в целом серьезно ухудшило позиции главной организованной силы, лучше всех способной защищать наименее состоятельных американцев на политической арене.
Такой дисбаланс еще больше усиливается из-за постоянно увеличивающегося притока денег в американскую политику. Он наглядно дал о себе знать во время нынешней президентской гонки, когда суд принял решение, получившее название «Citizens United» (Это принятое в 2010 году и вызвавшее недовольство граждан решение позволило корпорациям наравне с физическими лицами тратить неограниченные суммы на поддержку кандидатов в ходе предвыборной кампании – прим. перев.). Комментаторы задаются вопросом о том, сумеет ли президент Обама удержаться на занятых позициях в условиях состязания денег, появившегося в результате. Влияние крупных доноров и весьма пристрастных в партийном плане сторонних группировок будет не менее мощным. В общенациональной битве за контроль над Конгрессом - и особенно над Палатой представителей - наверняка появится перекос в пользу республиканцев. Подобно президентской гонке, борьба за Конгресс вполне может установить новый рекорд по затраченным суммам, особенно - по сохранению контроля Великой старой партии в Палате представителей.
Более того, денежные пожертвования на избирательную кампанию - это лишь незначительная часть политических расходов. Организованная энергия корпораций и богатых американцев влияет на все аспекты американского государственного управления. А усилия в этой области весьма разнообразны. Это и прямое лоббирование политических деятелей; и попытки формирования общественного мнения широких народных масс и элиты; и многолетние усилия консервативных активистов по созданию такого большинства в Верховном суде, которое более деятельно продвигало бы экономические планы в интересах бизнеса; и тщательно спланированное использование налогово-бюджетных кризисов в разных штатах для проведения лобовой атаки на профсоюзы в государственной сфере.
Для Республиканской партии результатом нового соотношения организованной силы стала радикализация. Те экономические круги, которые поддерживают Великую старую партию, обладают огромными средствами – и активно делятся ими с республиканцами. Доноры добиваются огромных успехов в деле создания организаций, формирующих и проводящих в жизнь крайне правую повестку. Среди них - общественная организация Гровера Норквиста (Grover Norquist) «Американцы за налоговую реформу» (Americans for Tax Reform), влиятельные аналитические центры типа Heritage Foundation, а также лоббистские организации на уровне штатов - такие, как Американский законодательный совет (American Legislative Exchange Council), финансируемый консервативными мультимиллиардерами Чарльзом и Дэвидом Кохами (Charles, David Koch). Этот марш в правом направлении начался уже давно, а усиление Движения чаепития его ускорило. Данное движение и само пользуется поддержкой некоторых из вышеупомянутых организаций.
А на противоположной стороне - совсем другая история. В то время, как меняющийся баланс денег и организационных сил подталкивает республиканцев к усилению консервативности, для демократов он создает противоречивые стимулы. Они по-прежнему полагаются на свою традиционную, но ослабевающую со временем базу профсоюзов. Вместе с тем, они с возрастающим успехом (по крайней мере, до недавнего времени) создают для себя источники финансовой поддержки в симпатизирующих им корпоративных кругах. Сегодня, когда индустрия финансов снова повернулась в сторону Великой старой партии, легко забыть о том, что в 2000-х годах активная «дойка» Уолл-Стрит позволила демократам приблизиться к финансовому паритету с республиканцами. Но в отличие от Республиканской партии, где умеренные силы практически исчезли, некоторые важные группы в рядах политиков-демократов сознательно называют себя центристами (обычно это те, кто активно добивается поддержки бизнеса). В результате демократам приходится исполнять весьма неуклюжий танец, лавируя между умеренным популизмом и дискредитировавшим себя центризмом, что часто вносит раскол в партийные ряды и наносит ущерб их сигналам и идеям.
Тревожные последствия этих двух усиливающихся дисбалансов – между богатыми и остальными, между конфликтующей Демократической партией и более единой и агрессивной Великой старой партией – усугубляются из-за недомогания политических институтов Америки. Наша конституция создавалась таким образом, чтобы сделать компромисс необходимым в силу разделения ветвей власти, и одновременно облегчить достижение такого компромисса, лишив отдельных политиков возможности срастания в заскорузлые блоки. Но когда Джеймс Мэдисон (James Madison) писал своего «Федералиста №10», он не мог предвидеть колоссального усиления партийной приверженности и пристрастности политики, приводимой в действие деньгами, и возникновения флибустьерства в Сенате, тормозящего принятие законов и превратившего такую тактику в рутинный метод работы обструкционистского меньшинства. Необходимость достижения компромисса по-прежнему сохраняет свою силу. Однако те элементы, что предназначены для достижения компромисса (а это сроки полномочий с временным сдвигом, а также зависимость политиков от вполне конкретных групп избирателей), работают сегодня весьма ненадежно. Результатом этого стал не только политический тупик (особенно - со стороны республиканцев), но и некая форма конфликта с нулевым итогом, когда любому действию, способному помочь противоположной партии, необходимо жестко противостоять. Такое обездвиживание и окопная война укрепляют все те силы, что подталкивают страну к еще большему неравенству. Во-первых, неспособное действовать государство не имеет возможности реагировать на деструктивные экономические перемены. Это важная составляющая истории о недавних финансовых бесчинствах, когда влиятельные круги практически загнали в тупик усилия по адаптации финансовых норм и правил к быстро развивающимся рынкам. Во-вторых, тупиковая ситуация и непрекращающиеся пререкания вызывают отвращение и отчуждение у избирателей. Все это создает неразбериху, усиливает недоверие и разочарование. А когда рядовые избиратели опускают планку своего прицела или отключаются от избирательных процессов, они уступают политические позиции хорошо организованным активистам и группам лиц с особыми экономическими интересами.
И наконец, тупиковая ситуация затуманивает контуры ответственности и подотчетности, облегчая политикам отход от приоритетов избирателей. В парламентских демократиях избиратели довольно легко могут наказать или вознаградить политиков. Та партия или коалиция, которая находится у власти - от премьер-министра до заднескамеечников - должна нести ответственность. Но в Соединенных Штатах найти ответственных намного труднее, особенно - сегодня, когда партии в Сенате нужно, как минимум, шестьдесят голосов для преодоления вездесущей парламентской обструкции. Республиканские лидеры знают, что именно на президента и его партию возложат основную долю вины за слабые экономические показатели, пусть даже главным препятствием на пути президентской политики является сопротивление консервативных республиканцев, использующих тактику выжженной земли.
Материал предоставлен Иносми.ру.
