Словом года на форуме в Давосе на этот раз стала "глобализация"

Словом года на проходящем в Давосе Всемирном экономическом форуме на этот раз стала «глобализация». В условиях роста протекционизма в торговой политике, «бесконечной стагнации» и сомнений относительно долгосрочных перспектив мировой валютной системы тема глобализации вышла на первый план. Отрицание идеи глобализации, которая ассоциируется с сокращением рабочих мест в развитых экономиках (ввиду укрепления позиций развивающихся экономик) и увеличением имущественного неравенства, послужило источником растущего популизма в политических кругах многих ведущих стран.

Мартин Вульф в своей статье в Financial Times пишет о том, что в результате трех промышленных революций (механизация текстильной промышленности в 1760–1840 гг., электрификация обрабатывающих производств в 1860–1914 гг. и переход от аналоговых к цифровым технологиям в 1970–2000 гг.) мировая экономика пережила две волны масштабной интеграции. Первая пришлась на конец 19-го – начало 20-го, а вторая – на конец 20-го – начало 21-го столетия. От первой глобализации выиграли наиболее богатые страны, так называемая «большая семерка». В этот период происходил стремительный рост их экспорта, доходов и промышленного производства, в результате чего их доля в глобальном ВВП увеличилась с 20% в 1820 г. до примерно 65% в 1988 г., а доля в мировой торговле превысила 50%. Однако за последние годы развивающиеся экономики, контролирующие сегодня порядка половины глобального ВВП, увеличили свою долю в мировом производстве, ощутимо потеснив развивающиеся страны. Этот процесс перераспределения ролей, скорее всего, продолжится, что будет вести к дальнейшему ослаблению позиций экономик G7, прежде всего в пользу Китая. По последним оценкам Глобального института McKinsey, к 2030 г. на долю развивающихся экономик будет приходиться половина мирового потребления. Уже сейчас около трети мирового рынка предметов роскоши приходится на Китай.

Первая волна глобализации была похоронена в результате конфликта между великими державами и спровоцированных им экономического кризиса и роста национализма и протекционизма. По мнению Вульфа, эта же комбинация факторов, хотя, возможно, и в другой исторической последовательности, может похоронить и вторую волну. 

В первый раз процесс глобализации был прерван Первой мировой войной. Великая депрессия и всплеск протекционизма последовали позже. На этот раз процесс глобализации, судя по всему, начал разворачиваться в обратную сторону после финансового кризиса 2008–2009 гг.

В обоих случаях проблема лежит в одной и той же плоскости и заключается в сложности поддержания открытости мировой экономики. Кризис привел к падению ВВП ведущих экономически развитых стран, росту безработицы и снижению потенциального объема выпуска. Глобальный долг в процентном отношении к ВВП вырос до рекордных уровней. В то же время значительно усилилось имущественное неравенство, что, по мнению некоторых исследователей, является результатом ультрамягкой денежно-кредитной политики, основными бенефициарами которой стали участники финансовых рынков, а не простые граждане. Спустя десятилетие после кризиса и после десяти лет использования нетрадиционных инструментов денежно-кредитной политики (в еврозоне и Японии процентные ставки и сейчас остаются отрицательными) мировая экономика вновь начинает слабеть, последним подтверждением чего стали опубликованные вчера экономические прогнозы МВФ. 

Вульф отмечает, что давление на глобализацию вполне реально. Его проявлением, в частности, является снижение объемов трансграничного банковского кредитования (банки, особенно европейские, сокращают свои балансы). Темпы роста оборота мировой торговли отстают от темпов роста производства (первые так и не вернулись к докризисным уровням), а на смену открытости рынков приходит усиление протекционизма. Это ведет к нарушению мировых цепочек поставок, а производители все чаще начинают возвращать производство в свои страны. Между тем рост зарплат в Китае дает конкурентные преимущества таким странам, как Вьетнам, где стоимость труда намного ниже. Инвестиционная активность на протяжении всего посткризисного периода оставалась низкой. 

Либерализация международных торговых отношений приостановилась, а США начали проводить политику, расходящуюся с принципами свободной торговли и правилами ВТО, которые способствовали росту торгового оборота и развитию экономики в период после Второй мировой войны. Последними значительными мерами либерализации торговли стали завершение Уругвайского раунда в 1994 г. и вступление Китая в ВТО в 2001 г. Более поздний Дохийский раунд многосторонних торговых переговоров завершился ничем. США уже вышли из Транстихоокеанского партнерства, а в настоящий момент пересматривают условия торговли с Китаем, и этот двусторонний конфликт может стать сдерживающим фактором для всей мировой экономики. В сложившейся ситуации вполне могут сформироваться – и уже формируются – протекционистские торговые блоки на основе крупнейших экономик, таких как США, Китай и еврозона (последняя является таможенным союзом с внешними импортными пошлинами). Это, в свою очередь, неизбежно приведет к разделению международной валютной системы и отходу от доллара как главной мировой валюты в пользу многополярной конструкции.

Что касается перспектив, дальнейший ход глобализации будет зависеть как от имеющихся экономических возможностей, так и от развития технологий, которое набирает все большие и большие обороты. Как пишет профессор Ричард Болдуин, в ближайшем будущем характер самой глобализации должен будет претерпеть радикальные изменения, в числе которых – географическое разделение трудовых ресурсов и создаваемых ими услуг. Имеется в виду, что люди будут находиться в одной стране, а работать в офисах в другой. Если цифровые технологии позволят людям в менее обеспеченных странах, фактически не выезжая из них, продавать свой труд в странах с развитой экономикой, в последних многие работники потеряют рабочие места. Это, в свою очередь, может привести к формированию более «изоляционистского» политического мышления в развитых странах. Болдуин назвал это «глоботизацией», что отражает процесс глобализации в сочетании с широкой роботизацией труда благодаря развитию искусственного интеллекта.

Глава Банка Англии Марк Карни отмечает, что научно-технический прогресс может привести к поляризации рынка труда и затормозить рост реальных зарплат, прежде всего низкоквалифицированных работников. Воздействие научно-технического прогресса на занятость и оплату труда складывается из трех составляющих: разрушение, производительность и созидание. На среднесрочном горизонте научно-технический прогресс, как правило, ведет к уменьшению доли труда в доходах. Повышение уровня автоматизации снижает спрос на неквалифицированный труд, провоцируя дезинфляцию. По оценкам McKinsey, к 2030 г. в мире может быть автоматизировано до 30% всего рабочего времени, в результате чего работы могут лишиться до 800 млн человек.

Предполагается, что в конечном итоге достижения в таких областях, как робототехника, нанотехнологии и квантовая вычислительная техника (все, что относится к продолжающейся с начала 2000-х гг. четвертой промышленной революции), приведут к созданию настоящего искусственного интеллекта. Любопытный факт: в настоящее время в 28 штатах США наибольшее число работающих занято в секторе автомобильных грузоперевозок. Изменения в демографии и научно-технический прогресс играют определяющую роль с точки зрения структуры экономики. Могут ли они способствовать преодолению пессимизма «бесконечной стагнации» в развитых странах, или же будущее принадлежит тем странам, которые мы сейчас называем «развивающимися»?